брал нас в ресторан «Баку» на улице Горького. Встречающиеся на нашем пути чернокожие иностранцы – студенты Университета имени Патриса Лумумбы, общежитие которого располагалось неподалѐку, казались нам, тогдашним хозяевам страны, экзотическими пришельцами. Сейчас же я чувствовала себя инопланетянкой в бывшей «дорогой столице»...
Слѐзы жгли мне щѐки. Я вошла в будку телефона-автомата и набрала номер полиции, оставив сообщение о совершѐнном мною убийстве. Затем я остановила такси и поехала в сторону Курского вокзала, глотая слѐзы и пытаясь скрыть волнение. Нагловатый таксист, насвистывающий какую-то противную мелодию, бросал через зеркало на меня любопытные взгляды, но я не реагировала на него.
В кассе железнодорожного вокзала я купила билет до Баку и села на скамейку в уголочке в ожидании поезда, стараясь не привлекать к себе внимания. К счастью, ждать пришлось недолго, а может быть, и долго - меня полностью покинуло чувство времени. Прежде чем сесть в поезд, я позвонила с вокзала тѐте Свете, подруге моей матери, с которой она отправилась в театр.
- Тѐтя Света, это говорит Аида, дочь Карины. Я ... я... убила своего дядю, пока вы с мамой были в театре. Он пришѐл в гости и пытался соблазнить, а потом изнасиловать меня... – устало сообщила я. - Я уже сбежала из дома, и достаточно хорошо укрылась. Меня не сможет найти полиция, но, прошу вас, постарайтесь отгородить мою ни в чѐм не повинную мать: она захочет, как и всякая мать, взять это преступление на себя. И ещѐ: передайте маме, что я очень люблю еѐ...
Глава 75
А потом была дорога: долгая и утомительная, с грязными станциями и привокзальным гвалтом, с невкусным жиденьким чаем, вонючим туалетом без воды и мыла, шумными и суетливыми соседями по купе, в котором молчаливой и тѐмной тенью сидела я, сжавшись в комочек и мечтая превратиться в невидимку.
В купе входили и выходили люди, ко мне обращались с вопросами, я машинально отвечала, периодически проваливаясь в сон. На границах республик некогда единой страны бывшие наши сограждане, а теперь таможенники иностранных государств, строго требовали паспорт и пытливо рассматривали меня, обыскивая мою дорожную сумку. Я всѐ сносила молча и сидела, скрепя зубы, потому что у меня была цель. Я не должна была быть задержана российскими правоохранительными органами за убийство дашнака Рубена и брошена в тюрьму, где сидят преступницы. Какое право я имела так позорно закончить жизнь, которую обещала своему любимому? У меня был свой, тщательно продуманный план, я не имела права срывать его. В перерывах между проверками я дремала, стараясь ни о чѐм не думать и не вспоминать. Я сжимала в руке свой шарик и проваливалась в небытие...
Вдруг я очнулась от того, что передо мной выросли фигуры воинственных людей, облачѐнных в форму. Это были чеченцы, они изучающе смотрели на меня, сидевшей в углу и сжавшейся в комочек, как затравленный зверѐк.
- Салам Алейкум, - сказал один из них.
Я замерла и... душа моя оттаяла, превратившись из окутанной в кокон льдинки в пѐструю бабочку! Так вот чего мне не хватало всѐ это время: Салам Алейкум! Салам Алейкум! И всѐ стало на свои места. Я начала истерично рыдать и приговаривать, как заклинание:
-Ва Алейкум- ас салам! Ва Алейкум -ас салам!
Чеченцы переглянулись. Очевидно, они поняли моѐ состояние, потому что молча сострадали мне, а один из них принялся успокаивать меня:
- Успокойся, сестра, здесь ты в безопасности. Тебя здесь никто не тронет, ты мусульманка, а значит, наша сестра.
Поезд тронулся, пост давно ушѐл, а я всѐ шаталась, обхватив голову руками, как моя несчастная мать, и произносила, как молитву:
- Салам алейкум!!!
А затем, не обращая внимания на попутчиков, принимавших меня за полоумную, я высунулась из окна и закричала во всю мощь своего пересохшего и осипшего горла:
- Салам Алейкум, Кавказ! Салам Алейкум, родной! Спрячь меня за своими горами! Салам Алейкум, единственный ты мой!!!
Словно услышав меня, поезд стал быстрее мчать меня на Родину...
Глава 76
Когда я прибыла в Баку, был поздний вечер. На станции, кишащей до боли родными лицами, было шумно и людно, и вид этих темноволосых, загорелых и неторопливых людей настолько располагал, что я расплакалась. Кругом звучала мягкая азербайджанская речь, разливавшаяся бальзамом по сердцу. Я брела по пыльной привокзальной площади, ощущая себя полновластной хозяйкой этого славного доброго города, в котором никто никогда не посмел бы меня оскорбить. Я была его частицей, я была одним из его горожан, и это право не мог отнять у меня никто.
Как мы могли бы быть счастливы в этом городе и среди этого народа, как нам было бы здесь уютно и спокойно! Но нам не дали этого!!! У нас отняли это право те, такие же живущие под оком Всевышнего существа, как и мы, только наделенные правом принимать «судьбоносные» решения. Раз! И ввѐли войска! Два! И оттяпали полмира! Три! И уничтожили вековую систему! И нет на них судей, нет управы. То и дело слышишь, что в далѐкой Гааге на Международном Суде слушаются процессы таких вот горе-правителей и диктаторов, но я не верю, что когда-нибудь на скамью подсудимых посадят Горбачѐва и его приспешников за то, что они сотворили с нами. Никогда этого не произойдѐт, потому что не существует справедливости. Если бы существовала справедливость, с моим народом не произошло бы столько несчастий. Справедливость можно устанавливать и восстанавливать силой. Но только если это кому-то нужно...
А вот в этом я уже глубоко сомневалась, как вообще сомневалась во всѐм, кроме своей любви к Азеру. К нему, к своему народу и любимому городу. С этим городом я была связана миллионами невидимых нитей, и я вернулась к нему зализывать свои раны… Но хватит ныть и жалеть себя, мне нельзя плакать и хныкать. Отныне я не имею права ни на эмоции, ни на чувства, только холодный расчѐт нужен мне, чтобы претворить в жизнь свой план...
Я остановила такси и поехала домой, где меня никто не ждал. Хорошо, что никто не ждал, меньше шума и неизбежных вопросов, но с другой стороны – как приятно, когда тебе открывают дверь и улыбаются... Я поставила чайник и с удовольствием заварила чай по методу покойной Ругии-нэнэ. Затем, выложив на поднос фарфоровую чашечку с ароматным напитком и вазочку с моим любимым кизиловым вареньем, которое мне всегда
